...Аллаху акбар!
Ашхад ана ла илаха ила ли'Лла!
Ашхад ана Мухамадан расул и'Лла!
Темнота понемногу отступает. Раннее утро, ночная прохлада гор еще не сменилась июльской жарой, роса еще лежит на полях и камнях. Напев муэдзина будит арабскую деревню. Встают к молитве и идут в мечеть, впрочем, лишь немногие – шейхи, которым нельзя терять лицо, да старики, которым терять уже нечего, кроме милости Аллаха, да несколько особенно упорных юношей из тех, что начали в последнее время все больше интересоваться верой отцов. Остальные жители Эль-Анав, наскоро совершив утреннее омовение и пробормотав про себя положенные суры, начинают заниматься обычными утренними делами. Женщины готовят завтрак, мужчины варят кофе и собираются на работу. Немногие все еще работают в поле, большинство же идет, как и каждое утро, на автобусную остановку – ехать на заработки в Иерусалим. Подростки и молодые женщины выпасают скот, женщины постарше принимаются за уборку домов и готовят еду. Сегодня пятница, вечером будет большое застолье. Шейхи, старейшины родов, собираются в кофейне, неспешно раскуривают кальяны, обсуждают дела деревни и вечный вопрос – отношения с соседями-евреями. Имам, наведя порядок в мечети и достав книги, готовится начать урок Корана для детей деревни. В оливковой роще за мечетью собирается молодежь, также считающая себя вправе принимать решения и действовать, даже вопреки мнению стариков...
…Шма Исроэль, Адойной Элогейну, Адойной эход!
Барух шем квод малхусо леойлом ваэд!
Из маленького сарайчика, служащего синагогой, слышны слова шахарит. Немногочисленные участники молитвы – опять едва миньян собрали! - встают раньше всех, чтобы не опаздывать потом на работу. Вот они заканчивают, сворачивают тфилин, складывают талес и направляются в столовую, пожимая по пути руки встречным и благословляя детей.В кибуце все уже на ногах. Вымотанные дневной работой халуцим редко просыпаются от призывов муэдзина, их будит ночная смена охраны, проходя по баракам с веселыми возгласами, мало соответствующими их усталым, серым после ночного бдения лицам. Наскоро позавтракав, кибуцники выходят на работу. В поле, в хлев, в мастерские. Сменившаяся охрана забывается беспокойным сном, а утренняя смена, значительно более многочисленная, расходится по постам, чтобы никто не оставался без защиты. Люди понемногу просыпаются, голоса становятся веселее, движения – слаженней. Дети, вставшие вместе со взрослыми и помогавшие в суетных утренних делах, теперь собираются в столовой, временно превратившейся в классную комнату, раскрывают тетради с ивритом. В лесу за кибуцем раздаются негромкие, отрывистые команды, стучат подметки ботинок, щелкают затворы. Небольшой тренировочный лагерь, где под присмотром командиров Хаганы молодые юноши и девушки из кибуца и Иерусалима обучались владению оружием и тактике боя, встречает новый день. Сегодня инструкторы были особенно строги – ожидается прибытие командиров из центра, называются даже имена Ицхака Саде и ставшего уже легендарным англичанина Вингейта. Совет кибуца собрался в кабинете председателя. Обсуждалось, как встречать комиссию Вудхеда, представители которой вроде бы должны сегодня проезжать через поселение, а также делегацию иерусалимских раввинов, собирающихся провести шаббат в кибуце. Поминали недобрым словом экстремистов из Иргуна, вроде бы снова устроивших какую-то провокацию в Иерусалиме, которая грозит вконец рассорить евреев с британской администрацией...
…God save our gracious Queen,
Long live our noble Queen,
God save the Queen!
Лейтенант британской палестинской полиции еще раз прошелся по щеке лезвием. Золинген, трофейный, привезенный с Великой Войны. Убедившись в том, что обе щеки и подбородок идеально выбриты, лейтенант дал знак денщику, чтобы тот слил ему на руки. Вытерся грубым полотенцем, постоял, щурясь на восходящее солнце. Затем выключил патефон, как раз доигравший гимн, которым педантичный лейтенант считал нужным будить каждое утро своих подчиненных, и прошел в здание участка. Усевшись за стол, начал медленно перебирать бумаги, пробегая взглядом некоторые и задерживаясь подолгу на других. Скоро, скоро и здесь, в этой Богом забытой деревне, возведут мощный, современный форт по модели Чарльза Тегарта, в котором будут достойные офицера ванная комната и кабинет, а гимн можно будет передавать по громкоговорителю... Впрочем, лейтенант и так был доволен своей службой. До Иерусалима достаточно близко, чтобы ездить в выходные дни на концерты и танцы, и достаточно далеко, чтобы начальство не слишком допекало его своим вниманием. А некое секретное задание, полученное некоторое время назад непосредственно от CID, делало его службу еще более интересной. И как раз вскоре намечалось прибытие в его район сразу нескольких важных объектов. Еще раз перечитав последнее сообщение под грифом "секретно", лейтенант перешел к своим повседневным обязанностям – составление графиков патрулей, отчеты, ведомости – одновременно гадая, пройдут ли грядущие выходные тихо, или же евреи с арабами снова устроят беспорядки. Британский офицер, он не испытывал симпатии ни к тем, ни к другим, но добросовестно следил за порядком во вверенном районе...
...Хаялим альмоним хинену, бли мадим
Усвивейну эйма уцальмавет.
Кулану гуясну леколь хахаим:
Мишура мешахрер рак хамавет.
Мурлыча про себя гимн Иргуна, командир "дорожного отряда" отложил бинокль, при помощи которого он осматривал окрестности. Все тихо. В деревне и кибуце – мирная работа, охрана бдит, ближайший отрезок шоссе прочесан еще утром. По случаю пятницы бойцы отряда не пошли работать в каменоломне, и теперь отдыхают в доме. Условия собачьи, конечно, но столь ценен признанный британцами наблюдательный пункт, что недельное дежурство не кажется тяжелым. Тем более, что ближе к ночи должны приехать из Иерусалима ребята для боевой подготовки, и к ним обещал присоединиться Рази. Это хорошо, это – вечер у костра, разговоры и тихие песни, спокойный голос всеми любимого командира, утром – тренировка, а потом можно будет уехать в Иерусалим, оставив на посту новую смену, отоспаться, увидеть родных, пригласить наконец Лею в кафе... Надо будет сводить Рази вечером в кибуц. Там есть толковые ребята, им стоит его послушать. Особенно, если с ним приедет Юдит. Она уж точно сможет объяснить, увлечь, зажечь...
…Le fleurs des vignes pousse,
Et j'ai vingt ans ce soir!
Под звуки французской шансонетки на площади деревни остановились несколько роскошных автомобилей. Патефон стих, и из машин высыпали леди и джентельмены столь ярко и непривычно одетые, что в первый момент они показались сидевшим в кофейне стайкой райских птиц, невесть как и зачем залетевших в этот знойный и пыльный уголок Палестины. Дамы в ярких, свободных платьях, прикрываясь от палящего солнца мантильями и кружевными зонтиками, с интересом осматривали окрестности – каменные дома, башню минарета и кованную ограду прилегающего к нему монастыря, играющих на дороге детишек, немногочисленные лавки ремесленников и веранду кофейни, с которой им навстречу поднимались колоритные фигуры шейхов. В стороне от машин несколько фотографов уже устанавливали на треногах камеры, бойкие молодые люди раскрывали блокноты и готовили перья, импозантные, богато одетые господа негоромко переговаривались с двумя британскими офицерами в мундирах. Выше, в кибуце, члены совета спешно готовили огромный каравай хлеба на деревянном подносе, накрытый бело-голубым полотенцем, председатель нервно приглаживал пятерней растрепанную шевелюру...
Ответить с цитированием