Карнавал!
Здесь мы будем публиковать картинки, тексты, ссылки и пр., связанные с игровым карнавалом, в том числе описания карнавальных игрищ.
======================
Начнем с классики жанра
Михаил Бахтин, "ТВОРЧЕСТВО ФРАНСУА РАБЛЕ И НАРОДНАЯ КУЛЬТУРА СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И РЕНЕССАНСА", особенно эта глава: http://krotov.info/libr_min/b/bahtin/baht_04.html
Интересная статья Юлии Вишницкой (http://jgreenlamp.narod.ru/karnaval_russian.htm) - для тех, кто не боится слов вроде "хтонический"
=====================
КАРНАВАЛЬНЫЙ МИР
Система уроков по "Гаргантюа и Пантагрюэлю"
"Гаргантюа и Пантагрюэль" - произведение своеобразное, поэтому необходимо создать на уроках соответствующий культурологический фон для его чтения и анализа. Таким фоном-кодом для понимания текстового пространства является народная культура средневековья и Ренессанса.
ПЕРВЫЙ УРОК целесообразно провести лекционно: "Карнавальная культура" (по книге М.Бахтина "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса").
Средневековью присуще мировосприятие сквозь призму игры: именно жизнь разыгрывает иную форму своего существования - карнавал, не ограниченный сферой искусства, а имеющий вселенский масштаб.
Карнавал - это праздничная жизнь, которая становится такой лишь когда к обычному - повседневному труду и отдыху - присоединяется сверхобыденное: из области духа. Именно сакрализация обыденности обусловливает особое карнавальное мироощущение. В отличие от официального праздника карнавал манифестирует временное освобождение от существующего порядка, упразднение всех привилегий, норм, правил. Упразднение во время карнавала всех иерархических зависимостей приводит к тому, что человек словно перерождается для новых, "космизированных" отношений.
1. Рождается новый тип отношений между людьми: карнавально-площадной (напр., похлопывание по животу, использование фамильярно-бытового языка, даже непристойностей; брани). Все это было сакрализовано; ныне исходное сакральное содержание утрачено.
2. Карнавальной культуре присуща логика "вывернутости наизнанку", логика "наоборот", логика беспрерывных смещений верха и низа (профанация, снижение). Это преобладание материально-телесного начала жизни: образов самого тела, еды, питья, пола. Эти образы к тому же преувеличенно-гиперболизированны.
Так возникает особый тип мировоззрения: гротескный реализм. Материально-телесное начало в гротескном реализме принимает всенародные, праздничные и утопические формы. Тело и телесная жизнь получают здесь космический размах, это вовсе не тело и не физиология в узком и точном современном смысле. Доминирует во всех этих образах материально-телесной жизни плодородие, рост, бьющий через край избыток.
Среди особенностей гротескного реализма - снижение: переведение любой высокой церемонии и обрядовости в материально-телесный план. "Верх" и "низ" имеют здесь определенное топографическое значение: верх - это небо, низ - земля. Земля поглощает (могила, чрево), а также рождает и возрождает (материнское лоно).
В собственно телесном аспекте, который нигде четко не отделяется от космического, верх - это лицо (голова), низ - живот, зад, половые органы. Такое топографическое значение верха и низа является характерным для гротескного реализма. Таким образом, "переворачивание" телесной могилы вверх - "новое рождение" - приводит к установлению особого принципа - амбивалентности (соединение в одном противоположных начал).
В Эрмитаже есть странные фигурки смеющихся беременных старушек. В древних образах воплощено понятие циклического амбивалентного времени природной и биологической жизни: зачатие, беременность, роды, телесный рост, старость, разложение тела и т.д. Гротескный образ объединяет два тела в одном: одно - родившееся и отмирающее, второе - зачинаемое, вынашиваемое, рождаемое. Конечно, с точки зрения современной эстетики, такое тело - это нечто бесформенное, уродливое, чудовищно-смешное.
Гротескный смех - праздничный, ведь он - карнавальный, всеобщий, универсальный, амбивалентный.
Чтобы лучше понять гротеск Ренессанса, сравним:
Романтический гротеск
и
Ренессансный гротеск
Отношение к страшному
Романтический гротеск: Мир романтического гротеска - страшный и отчужденный от человека. В обычном и нестрашном одновременно внезапно открывается страшное (чужое - в своем)
Ренессансный гротеск: Страшное - только в форме смешных страшилищ
Романтический гротеск: Образы романтического гротеска выражают страх перед миром и передают этот страх читателям
Ренессансный гротеск: Образы совершенно нестрашные
Мотив бессмыслицы
Романтический гротеск: Темный, трагический оттенок индивидуального отчуждения
Ренессансный гротеск:Праздничная бессмыслица, веселая пародия на официальный ум, одностороннюю серьезность официального смысла
Мотив маски
Романтический гротеск: Маска что-то прикрывает, скрывает, обманывает
Ренессансный гротеск: Маска соединена с радостью изменений и перевоплощений. Карикатура, гримаса, кривлянье - соответствия ренессансной маски
Образ черта
Романтический гротеск: Черту присущ характер чего-то страшного, меланхолического, трагического
Ренессансный гротеск: Черт - веселый амбивалентный носитель неофициальных точек зрения, святости навыворот, представитель материального, телесного низа
Тип гротеска
Романтический гротеск: Ночной гротеск
Ренессансный гротеск: Светлый, весенний, утренний гротеск
Охарактеризовав культурологический фон текста, можно перейти и к его анализу.
ВТОРОЙ И ТРЕТИЙ УРОКИ - об отражении карнавальной культуры средневековья и Ренесанса в произведении (Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль / Пер. Н.Любимова, илл. Г.Доре. М. , 1981).
1. Смешно или страшно?
У Рабле - смешные чудовища.
Их исполинские размеры и многочисленность "составляющих" подчеркивает прием "абсурдного подтверждения цифрой":
"...На камзол пошло тысяча восемьсот локтей ярко-синего бархата", "кошелек его был сделан из слоновой мошонки", "на его плащ пошло девять тысяч пятьсот девяносто девять и две трети локтей синего бархата", "на шее он носил золотую цепь весом в двадцать пять тысяч шестьдесят три золотые марки".
Смешат также и странные истории происхождения того или того явления, топонима: "С этими словами он, посмеиваясь, отстегнул свой несравненный гульфик, извлек оттуда нечто и столь обильно оросил собравшихся, что двести шестьдесят тысяч четыреста восемнадцать человек утонули, не считая женщин и детей". "Так с тех пор и назвали этот город - Париж, а прежде, как утверждает в кн. IV Страбон, он назывался Левкецией...", "В таком виде поганый злюка зашагал дальше: когда же он перебрался через реку у Пор-Юо, то повстречал старую колдунью и поведал ей свои злоключения, она же в ответ прорекла, что королевство будет ему возвращено, когда рак свистнет. С тех пор о Пикрохоле ни слуху ни духу. Слыхал я, однако ж, что он теперь в Лионе, простым поденщиком, и все такой же злюка, и кто ни приедет в Лион, он сейчас же с вопросом: не слыхать ли, чтоб где-нибудь свистнул рак?".
Смещение страшного и смешного происходит и благодаря метаморфозному явлению перевоплощения.
Хтонический мифомир (художественный мир умерших, теней, привидений и т.п.) разворачивает на своем пространстве причудливые причинно-следственные отношения: "Таким образом, те, что были важными господами на этом свете, терпят нужду и влачат жалкое и унизительное существование на том. И наоборот: философы и все те, кто на этом свете бедствовал, стали на том свете важными господами. Я видел, как Диоген, в пурпуровой тоге и со скипетром в правой руке, своим великолепием пускал пыль в глаза Александру Великому и колотил его палкой за то, что тот плохо вычинил ему штаны".
Мифомир хтонического низа Рабле можно сравнить с "Адом" Данте, однако если у последнего круги ада - это и вправду страшное, трагическое явление, то раблезианский "тот свет", представляя в приниженно-сниженном виде образы материального порядка, сводит и трагедию, и комедию воедино: "А теперь нам вот что любопытно знать: как там обходятся с ростовщиками? - Я видел, как все они копались в грязи и собирали ржавые булавки и старые гвозди, - отвечал Эпистемон, - точь-в-точь как здесь у нас, на земле, разные оборванцы, но за квинтал этой дребедени дают не больше ломтя хлеба, да и вообще там торговля плохая. Оттого у них, у горемык, иной раз по три недели, а то и больше, крошки хлеба во рту не бывает, а работают они с утра до ночи и все надеются, что будет и на их улице праздник. И неутомимы же они, окаянные: с затратой сил не считаются, о своем бедственном положении забывают, только бы им заработать к концу года несколько несчастных денье".
Метаморфоза пронизывает и мир Мифосна: "Тут заговорил сам Панург: - Я, ни дать ни взять, сновидец Гийо. Мне что-то много чего снилось, да только я ровным счетом ничего не понял. Запомнил я лишь, что привиделось мне, будто у меня есть жена, молодая, статная, красавица писаная, и будто обходится и забавляется она со мной, как с малым ребенком. Так я был рад-доволен, что и сказать нельзя. Уж она меня и ласкала, и щекотала, и цапала, и лапала, и целовала, и обнимала, и для потехи приставляла к моему лбу пару хорошеньких маленьких рожек. Я в шутку стал уговаривать ее приставить мне рожки под глаза, чтобы лучше видеть, куда мне ее бодать, и чтобы Мом не признал то место, которое выбрала она, неудачным и неподходящим, каковым он в свое время нашел положение бычьих рогов. Сумасбродка моя, однако ж, не сдавалась на уговоры и приставляла мне рожки все выше и выше. При этом - удивительное дело! - мне совсем не было больно. Немного погодя мне почудилось, будто я неизвестно каким образом превратился в барабан, а она в сову". Для раблезианского текста весьма характерно явление перевоплощения, преобразования. Поэтому следует определиться с методом дешифровки образов.
Анализ текста "Гаргантюа и Пантагрюэль" свидетельствует, что наиболее пригодными для расшифровки образов являются такие коды.
Зооморфный код:
"Мгновенно выскочив из воды, взбегал на гору и потом так же легко сбегал, лазил по деревьям, как кошка, прыгал с одного на другое, как белка, ломал толстые сучья, как второй Милон. С помощью двух отточенных кинжалов и двух прочных шильев проворно, как крыса, взбирался на кровлю дома, а спускаясь, принимал такое положение, при котором падение не представляло для него опасности"; "город без колоколов - все равно что слепец без клюки, осел без пахвей, корова без бубенчиков. Пока вы нам их не вернете, мы будем взывать к вам, как слепец, потерявший клюку, верещать, как осел без пахвей, и реветь, как корова без бубенчиков".
Кроме простого сопоставления, текст интегрирует и двойное сравнение: монахи - обезьяны - ослы, овцы, кони: "обезьяна не сторожит дома в отличие от собаки, не тащит плуга в отличие от вола, не дает ни молока, ни шерсти в отличие от овцы, не возит тяжестей в отличие от коня. Она только всюду гадит и все портит, за что и получает от всех насмешки да колотушки. Равным образом монах (я разумею монахов-тунеядцев..."; ядра - мухи - слепни: "- Понократ, друг мой! От этих мух у меня рябит в глазах! Сломайте мне ивовую ветку, я буду ею отмахиваться. Он вообразил, что свинцовые и каменные ядра - это всего-навсего слепни. Понократ же ему объяснил, что это вовсе не мухи, а орудийные выстрелы и что ядра летят из замка..."
Атрибутивный код:
"Воины же, все до одного, так понаторели в военном искусстве, так хорошо были вооружены, так хорошо умели различать знамена своих отрядов, так хорошо соображали, чего от них требуют начальники, и так беспрекословно им повиновались, так легки были в беге, так тяжелы на руку, так осмотрительны во всех своих действиях, что скорей походили на гармонично звучащий орган или же на слаженный часовой механизм, нежели на армию и ополчение".
Зооморфный и атрибутивный коды дешифровки образов текста дают возможность выделить устойчивые концепты в художественной системе Рабле. Сопоставление образов с физическим, материальным началом - еще одно проявление особенностей гротескного реализма в произведении. И отсюда - тот эффект стирания граней, когда сравнения на удивление просты, комичны, странны, а порой даже абсурдны.
Такое же снижение происходит и в процессе дешифровки образов демонически-хтоническим кодом (когда образы сравниваются с чертями, бесами и другими хтоническими существами):
"-А почему бы нет, черт возьми? - молвил монах. - Неужто вы судите о людях по их численности, а не по их доблести и отваге? - И, недолго думая, он крикнул: - Ударим, черти, ударим! Когда до врагов донеслись эти крики, они, разумеется, подумали, что это самые настоящие черти, и, бросив поводья, обратились в бегство".
Таким образом, образы-хтонизмы разворачивают перед нами картину топографического низа: земля в своей амбивалентности: ад (поглощающая функция земли - хтонический мир) и реальное бытие (зооморфный и антропоморфный миры). Хронотопы умерших и живых связаны через образ еды.
2. Образы материально-телесного низа. Прежде всего это еда. Образ еды пронизывает все уровни человеческой жизни:
1) Физиологический уровень:
"Между тем из Понтиля и Бреемона было доставлено семнадцать тысяч девятьсот тринадцать коров, каковые должны были поить его молоком, ибо во всей стране не нашлось ни одной подходящей кормилицы - так много молока требовалось для его кормления. Впрочем, иные ученые скоттисты утверждали, что его выкормила мать и что она могла нацедить из своих сосцов тысячу четыреста две бочки и девять горшков молока зараз, однако это неправдоподобно..."; "Тут подали ужин, для которого, помимо всего прочего, было зажарено шестнадцать быков, три телки, тридцать два бычка, шестьдесят три молочных козленка, девяносто пять баранов, триста молочных поросят под превосходным соусом, двести двадцать куропаток, семьсот бекасов, четыреста судейских и корнуальских каплунов, шесть тысяч цыплят и столько же голубей, шестьсот рябчиков, тысяча четыреста зайцев, триста три дрофы и тысяча семьсот каплунят. Дичины сразу не удалось достать сколько требовалось; впрочем, настоятель Тюрпенейского аббатства прислал одиннадцать кабанов; сеньор де Гранмон прислал в дар восемнадцать туш красного зверя; сеньор Дезессар прислал сто сорок фазанов, да еще набралось несколько десятков диких голубей, а также речной птицы, чирков, выпей, кроншнепов, ржанок, лесных куропаток, казарок, сукальней, чибисят, турпанов, колпиц, цапель, молодых цаплят, водяных курочек, белых хохлатых цапель, аистов, стрепетов, красноперых фламинго (так называемых феникоптеров), индеек; сверх того, было подано изрядное количество супов и рагу".
На физиологическом уровне проявляется мотив разинутого рта:
"С этими словами Гимнаст откупорил свою флягу и, накренив ее, отпил на совесть. Разбойники разинули пасти и высунули языки, точно борзые собаки, в чаянии допить после него"; "Ну и здоровенная же она у тебя!.." Он имел в виду глотку".
Мотив обливания мочой: "Кобыле между тем припала охота помочиться, и столь обильным оказалось это мочеиспускание, что вскоре на семь миль кругом все было затоплено, моча же ее стекла к Ведскому броду и так подняла в нем уровень воды, что вся шайка врагов, охваченная ужасом, потонула, за исключением очень немногих - тех, кто взял левей, по направлению к холмам. Когда Гаргантюа приблизился к Ведскому лесу, Эвдемон довел до его сведения, что остатки вражеских полчищ укрылись в замке".
2) Телесно-физический уровень.
Мотив физической силы:
"Для того чтобы Гаргантюа укрепил себе сухожилия, ему отлили из свинца две громадные болванки в восемь тысяч семьсот квинталов весом каждая, - он их называл гирями; он поднимал их с полу и неподвижно держал над головою, по одной в каждой руке, три четверти часа, а то и больше, что обличало в нем силу непомерную. В брусья он играл с первыми силачами; когда наступал его черед, он держался на ногах необычайно твердо и, как некогда Милон, уступал только наиболее отважным, кому удавалось сдвинуть его с места".
3) Психологически-духовный уровень.
Мотив фантазии, ума:
Случай с деревянными лошадьми ("здоровенными балками"): "-Господи помилуй, ну и собеседник нам попался! - воскликнул дворецкий. - Много лет тебе здравствовать, балагур ты этакий, - уж больно ты речист! Спускаясь второпях с лестницы, дворецкий с конюшим уронили здоровенную балку, которой их нагрузил Гаргантюа. - Какие же вы после этого наездники, черт бы вас побрал! - воскликнул Гаргантюа. - Вам только на клячах и ездить. Если бы вам предстояло путешествие в Каюзак, что бы вы предпочли: ехать верхом на гусенке или же свинью вести на веревочке? - Я предпочитаю выпить, - сказал конюший. Тут они вошли в одну из нижних зал и, застав там остальную компанию, рассказали ей об этом происшествии и чуть не уморили всех со смеху".
Мотив щедрости, подарков:
"Засим он пожаловал ему отличную вьеннскую шпагу в золотых ножнах с украшениями в виде веточек винограда, ожерелье из драгоценных камней стоимостью в сто шестьдесят тысяч дукатов, каковые драгоценные камни были оправлены в золото, весившее семьсот две тысячи марок, и сверх того, в знак особой милости, десять тысяч экю наличными. После беседы с королем Фанфарон сел на своего коня. Гаргантюа дал ему охрану, состоявшую из тридцати латников и ста двадцати лучников под командой Гимнаста, и велел проводить его в случае надобности до самых ворот Ларош-Клермо".
Мотив радости, наслаждения:
"Цвета Гаргантюа, как вы знаете, были белый и голубой, - этим его отец хотел дать понять, что сын для него - радость, посланная с неба; надобно заметить, что белый цвет означал для него радость, удовольствие, усладу и веселье, голубой же - все, что имеет отношение к небу".
Упразднение иерархических отношений в обществе во время карнавала (воссозданием которого является раблезианский текст) проецируется и на отношение к церкви; характерно, что рядом с образом церкви всегда идут образы еды, питья:
"Далее, напрудив полный горшок, он садился обедать, а так как был он от природы флегматиком, то и начинал с нескольких десятков окороков, с копченых бычьих языков, икры, колбасы и других навинопозывающих закусок. Тем временем четверо слуг один за другим непрерывно кидали ему в рот полные лопаты горчицы; затем он, чтобы предотвратить раздражение почек, единым духом выпивал невесть сколько белого вина. После этого он ел мясо - какое именно, это зависело от времени года, ел сколько влезет и прекращал еду не прежде, чем у него начинало пучить живот. Зато для питья никаких пределов и никаких правил не существовало, ибо он держался мнения, что границей и рубежом для пьющего является тот миг, когда пробковые стельки его туфель разбухнут на полфута". <...> Затем Гаргантюа, еле ворочая языком, бормотал самый кончик благодарственной молитвы, выпивал разгонную и ковырял в зубах кабаньей костью, после чего начинал оживленно болтать со слугами"; "...монахи пожирают людские отбросы, то есть грехи, и, как дерьмоедам, им отводят места уединенные"; "Они вам без всякого смысла и толка пробормочут уйму житий и псалмов, прочтут бесчисленное множество раз "Pater noster" ["Отче наш" (лат.)] вперемежку с бесконечными "Ave Maria" ["Богородице, Дево, радуйся" (лат.)] и при этом сами не понимают, что такое они читают, - по-моему, это насмешка над Богом, а не молитва. Дай Бог, если они молятся в это время за нас, а не думают о своих хлебцах да жирных супах".
Умышленная параллелизация образов материально-телесного начала (еды, питья) и образов "высокого предназначения" (церковь и ее компоненты: крест, молитва, монахи) снижает роль церкви, а именно такой, какой ее увидели: антигуманной, механической организации. Рабле представляет нам карикатуру, сводя функции церкви к "пожиранию человеческих отбросов".
Итак, "Гаргантюа и Пантагрюэль" - это причудливая игра жизни, где в гротескном свете движутся карнавальные образы материально-телесного низа, разворачиваются остранненные панорамы обыденности.
По поводу нашего ежегодного карнавала вдруг вспомнилось:
Год за годом все то же:
Обезьяна толпу потешает
В маске обезьяны.
Из "Графа Монте-Кристо"
=====================
Повсюду уже готовились к карнавалу, расставляя стулья, строили под-
мостки, затягивали окна. Маски не смели показываться, а экипажи -
разъезжать, пока не ударит колокол; но маски угадывались за всеми окна-
ми, а экипажи за всеми воротами.
Франц, Альбер и граф продолжали идти по Корсо. По мере того как они
приближались к Пьяцца-дель-Пополо, толпа становилась все гуще. Над толпой в середине площади высился обелиск с венчающим его крестом, а на скрещении трех улиц - Бабуино, Корсо и Рипетта - два столба эшафота, между которыми блестел полукруглый нож гильотины.
<...>
На стульях были разложены весьма изящные костюмы паяцев из голубого и белого атласа.
- Так как вы разрешили мне самому выбрать костюмы, - сказал граф обо-
им друзьям, - то я распорядился, чтобы вам приготовили вот эти. Во-пер-
вых, в нынешнем году это самые модные, а во-вторых, они очень удобны для конфетти, потому что на них мука незаметна.
Франц почти не слышал слов графа и, может быть, даже недостаточно
оценил его любезность; все его внимание было сосредоточено на том зрели-
ще, которое представляла Пьяцца-дель-Пополо, и на страшном орудии, составлявшем в этот час ее главное украшение.
<...>.
Два человека, сидя на откидной доске, на которую кладут осужденного,
в ожидании казни закусывали - насколько мог рассмотреть Франц - хлебом и
колбасой. Один из них приподнял доску, достал из-под нее флягу с вином,
отпил глоток и передал ее товарищу; это были помощники палача.
Глядя на них, Франц чувствовал, что у корней его волос проступает
пот.
Осужденные накануне были переведены из Новой тюрьмы в маленькую церковь Санта-Мария-дель-Пополо и провели там всю ночь, каждый с двумя священниками, приготовлявшими их к смерти, в освещенной множеством свечей часовне, перед которой шагали взад и вперед ежечасно сменявшиеся часовые.
Двойной ряд карабинеров выстроился от дверей церкви до эшафота и ок-
ружал его кольцом, оставляя свободным проход футов в десять шириною, а вокруг гильотины - пространство шагов в сто в окружности. Вся остальная
площадь была заполнена толпой. Многие женщины держали детей на плечах, откуда этим юным зрителям отлично был виден эшафот.
Монте Пинчо казался обширным амфитеатром, все уступы которого были
усеяны народом; балконы обеих церквей, на углах виа-дель-Бабуино и
виа-ди-Рипетта, были переполнены привилегированной публикой; ступени папертей напоминали морские волны, подгоняемые к портику непрерывным приливом; каждый выступ стены, достаточно широкий, чтобы на нем мог поместиться человек, служил пьедесталом для живой статуи.
Слова графа оправдывались: очевидно, в жизни нет более интересного
зрелища чем смерть.
А между тем вместо тишины, которая, казалось, приличествовала тор-
жественности предстоящей церемонии, от толпы исходил громкий шум, слагавшийся из хохота, гиканья и радостных возгласов, по-видимому, и в этом граф оказался прав казнь была для толпы не чем иным, как началом карнавала.
Вдруг, как по мановению волшебного жезла, шум затих; церковные двери
распахнулись.
...гильотина, палачи, казненный - все исчезло; оставалась только толпа, шумная, возбужденная, веселая. Колокол Монте Читорио, который возвещает только смерть папы и открытие карнавала, громко гудел.
- Что происходит? - спросил он графа.
- Ничего, ровно ничего, как видите, - отвечал тот. - Только карнавал
открылся.
<...>
У дверей их ждала коляска, полная конфетти и букетов. Они заняли свое место в веренице экипажей.
Трудно было себе представить более резкую перемену. Вместо мрачного и
безмолвного зрелища смерти Пьяцца-дель-Пополо являла картину веселой и
шумной оргий. Маски толпами стекались отовсюду, выскакивали из дверей,
вылезали из окон; из всех улиц выезжали экипажи, нагруженные пьерро, ар-
лекинами, домино, маркизами, транстеверинцами, клоунами, рыцарями, посе-
лянами; все это кричало, махало руками, швыряло яйца, начиненные мукой
конфетти, букеты, осыпало шутками и метательными снарядами своих и чу-
жих, знакомых и незнакомых, и никто не имел права обижаться, - на все
отвечали смехом.
Вообразите длинную, красивую улицу Корсо, от края до края окаймленную
нарядными дворцами, все балконы которых увешаны коврами и все окна задрапированы; балконах и в окнах триста тысяч зрителей - римлян, итальянцев, чужестранцев, прибывших со всех концов света; смесь всех аристократий, - аристократий крови, денег и таланта - прелестные женщины, увлеченные живописным зрелищем, наклоняются с балконов, высовываются из окон, осыпают проезжающих дождем конфетти, на который им отвечают букетами; воздух насыщен падающими вниз драже и летящими вверх цветами, а на тротуарах - сплошная, беспечная толпа в самых нелепых костюмах: гуляющие исполинские кочны капусты, бычьи головы, мычащие, на человеческих туловищах, собаки, шагающие на задних лапах; и вдруг, во всей этой сумятице, под приподнятой маской, как в искушении св. Антония, пригрезившемся Калло, мелькает очаровательное лицо какой-нибудь Астарты, за которой бросаешься следом, но путь преграждают какие-то вертлявые бесы, вроде тех, что снятся по ночам, - вообразите все это, и вы получите слабое представление о том, что такое карнавал в Риме.
Скачки, так же как и мокколи, составляют непременную принадлежность
последнего дня карнавала. По звуку выстрелов экипажи тотчас вышли из цепи и рассыпались по ближайшим боковым улицам.
<...>
Отряд карабинеров, по пятнадцати в ряд, развернувшись во всю ширину
улицы, промчался галопом по Корсо, очищая его для скачек. Когда отряд
доскакал до Венецианского дворца, новые выстрелы возвестили, что улица свободна.
В ту же минуту под неистовый оглушительный рев, словно тени, пронес-
лись восемь лошадей, подстрекаемые криками трехсот тысяч зрителей и же-
лезными колючками, которые прыгали у них на спинах. Немного погодя с
замка св. Ангела раздалось три пушечных выстрела, - это означало, что
выиграл третий номер.
<...>
Но теперь к чудовищному водовороту прибавился еще новый источник шума и сутолоки: на сцену выступили продавцы мокколи.
Мокколи, или мокколетти, - это восковые свечи разной толщины, начиная
от пасхальной свечи и кончая самой тоненькой свечкой; для действующих лиц последнего акта карнавала в Риме они являются предметом двух противоположных забот:
1) не давать гасить свой мокколетто;
2) гасить чужие мокколетти.
В этом смысле мокколетто похож на жизнь: человек нашел только один
способ передавать ее, да и тот получил от бога.
Но он нашел тысячу способов губить ее; правда, в этом случае ему нес-
колько помогал дьявол.
Чтобы зажечь мокколетто, достаточно поднести его к огню.
Но как описать тысячи способов, изобретенных для тушения мокколетти:
исполинские меха, чудовищные гасильники, гигантские веера?
Вечер быстро наступал, и под пронзительный крик тысяч продавцов: "Мокколи!" - над толпой зажглись первые звезды. Это послужило сигналом.
Не прошло и десяти минут, как от Венецианского дворца до Пьяцца-дель-Пополо засверкало пятьдесят тысяч огоньков.
Это был словно праздник блуждающих огней.
Трудно представить себе это зрелище.
Вообразите, что все звезды спустились с неба и закружились на земле в неистовой пляске. А в воздухе стоит такой крик, какого никогда не слыхало человеческое ухо на всем остальном земном шаре.
К этому времени окончательно исчезают все сословные различия. Факкино преследует князя, князь - транстеверинца, транстеверинец - купца; и все это дует, гасит, снова зажигает.
<...>Внезапно раздались звуки колокола, возвещавшего конец карнавала, и в ту же секунду, как по мановению волшебного жезла, все мокколетти разом погасли, словно могучий ветер единым дыханием задул их.
Франц очутился в полной темноте.
Вместе с огнями исчез и шум, словно тот же порыв ветра унес с собой и крики. Слышен был только стук экипажей, развозивших маски по домам; видны были только редкие огоньки, светившиеся в окнах.
Карнавал кончился.
Igor, Цитаты - это замечательно, но хотелось бы прочитать не в виде цитат из разных, бесспорно значимых источников, какую-то более конкретную информацию о карнавале. Может быть примерный план проведения торжества , сценарии карнавальных игр , более подробное объяснение значимости масок. Маски готовят игроки или МК ? Если игроки, то какие маски вы бы ожидали увидеть , в зависимости от тематики, упомянутой в теме "оформление заявки.." ? Или все это под грифом "суперсекретно"?
Нет;-) Это под грифом "как бы все это, да в одну кучу собрать". Ты абсолютно права. Очень скоро все будет.
Я неуклонно стервенею...(с)
Симпатичный ролик с РИ "Лица и Маски Возрождения" 2000 г.
<embed src="http://www.youtube.com/v/_uPAHntxJy0?version=3&hl=en_US" type="application/x-shockwave-flash" width="425" height="349" allowscriptaccess="always" allowfullscreen="true"></embed>
Костюм на карнавал
Про костюм и маски
Мы не требуем отдельно шиться на карнавал (только если игрокам хочется самим).
Но поскольку у нас все-таки карнавал, для того, чтобы создать видимость костюма, мы решили потребовать маску и головной убор. По нашим представлениям, именно сочетание маски и головного убора даст впечатление костюма.
Можно предположить, что типичный житель того времени представлял себе костюм китайского императора так: маска с китайскими мотивами, черный парик и какая-нибудь втемная шапка (например, а-ля пагода, ну, или что-то из того, что Марко Поло притащил), повседневная одежда и какая-нибудь яркая ткань, в которую он заворачивается наподобие мантии. Или, скажем, образ турецкого султана: то же самое, только маска с "злодейскими" бровями, тюрбан и, опять же, тряпка а-ля плащ. Шаровары - ваще верх искусства.
Мы крайне приветствуем создание подобных образов. Примеры образов мы приводили, например, в этой теме.
Просто представьте себе подобную средневековую толпу: костюмом вам может послужить что угодно: хоть штора, в коротую можно завернуться, хоть другой ролевой прикид, хоть нижняя сорочка, хоть плащ... На голове у вас тоже может быть что угодно: аляповатые шляпы, парики, платки, дурацкие колпаки - все будет смотреться забавно.
P.S. Если вы придумали себе образ/костюм, но еще не сообщили нам, какой, сделайте это как можно скорее. Нам крайне важно знать, в каких образах выходят те, кто не выходит нейтральными масками.
Хочу напомнить, что на карнавале будет масса смешных конкурсов и прочих забав. Забавы эти служат не просто для развлечения - с их помощью цех может выиграть ништяки и подсказки, которые потом помогут ему в борьбе за место в Совете. Такова многолетняя фрасконская традиция.
Так вот, мы будем рады, если цеха (а также отдельные личности) вызвутся провести на карнавале какие-то смешные (и не опасные для жизни и здоровья участников и окружающих) действа, конкурсы и пр. 10-15 таких конкурсов у нас уже есть, так что, если ничего не придумывается, мы можем поделиться. В идеале каждый цех должен провести 1-2 забавы.
There are currently 1 users browsing this thread. (0 members and 1 guests)
Ваши права в разделе
Ответить с цитированием
