“...Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918-й, от начала же революции второй.” Чьи слова? Да так, одного молодого киевского писателя. От себя же добавлю: декабрь года 1918-го обещает быть не менее великим и страшным...
Новости витают в воздухе, новости бродят по улицам и усаживаются за столики кафе. Центральные державы капитулировали, в Германии - революция... Немцы уходят. Эти слова передаются из уст в уста, кем-то - со злобной радостью, другими, теми, что подальновидней - с тревогой. Враги, конечно, захватчики, да вот только... Уйдут немцы - кто придет вместо них?
Даже самым восторженным сторонникам гетмана (а таковых немного) ясно, что сил удержать Украину у Скоропадского не хватит. Раньше, раньше думать надо было, пан гетман, когда запрещали формировать отряды добровольцев из бывших офицеров. А теперь все те, кто хотели воевать, уже ушли на Дон, к Деникину. Остались те, кто воевать категорически уже не хочет, кто бежал на сытую и безопасную Украину в поисках легкой жизни, вместе с петербуржскими и московскими богатеями, дворянами, купцами и промышленниками, артистами и богемой. У нас хоть и не Киев, но и здесь их хватает. Что и говорить, приятно, когда город расцветает новыми кафе, театрами, галереями. Да только кто из этих сытых господ возьмет в руки винтовку, когда к городу подойдет... Вот, скажем, Петлюра. Или красные.
Все живут несбыточными надеждами на Добровольцев и помощь Антанты. “Слыхали, кум - в Одессе-то целый полк высадился. То ли австралийцев, то ли и вовсе - сенегальцев...” Смешно, право слово. Что Антанте до Украины, какой им резон спасать обломки Империи? Есть дела и поважней.
По немцам чуствуется, что скоро уходят. Солдаты все чаще бродят вечерами пьяные - это немецкие-то солдаты, образец дисциплины! А давеча я и вовсе заметил двоих с красными повязками на рукавах. У них ведь тоже - революция. Офицеры явно боятся их одергивать, да и сами вечерами пьют в кабаках, заливая горелкой неуверенность в завтрашнем дне и страх.
Уже активизировались вновь различные партийные ячейки, на заводах практически в открытую устраиваются собрания и митинги, а гетманская Варта, которую еще вчера боялись пуще огня, не спешит арестовывать вольнодумцев. И правильно, уйдут завтра немцы - останемся мы сами по себе, и некогда будет ловить и сажать своих. Выжить бы. Третьего дня ночью разграбили склад оружия, обезоружив пьяных караульных (которые вряд ли сильно сопротивлялись бы, будь даже трезвыми). Поговаривают, что эсеры. Этакая каша - эсеры, большевики, бывшие царские офицеры, сторонники гетмана и толпа беженцев из России, уже привыкших к беззаботной жизни, гарантированной вывезенными состояниями, вовремя превращенными в запасы тушенки и сахара.
Валюта обесценивается, в ресторанах расплачиваются продуктами, без которых эти рестораны не смогли бы функционировать; приток продуктов из деревень уже давно иссяк, немцы и гетманцы боятся ездить по деревням, где каждый второй - за Махно, а каждый первый хранит в укромном месте винтовку и готов отстаивать свое добро до последнего, чуя грядущую смену власти.
В городе немало бывших царских офицеров, большинство все еще в форме, немцы даже не стали отбирать у них личное оружие. Но их все равно слишком мало, чтобы помешать кому-либо захватить город. И потом... Они ведь офицеры. Они привыкли подчиняться приказам. А кто возьмет на себя роль командующего, кто рискнет повести за собой людей в практически безнадежный бой - и кто сможет собрать воедино все эти разрозненные группы, готовые скорее вцепиться напоследок друг другу в горло, нежели встать плечом к плечу против общего врага?
И пока все они будут грызться за клочки власти и вагоны с консервами, некто смелый и решительный придет и возьмет город. Возьмет Украину. По праву сильного. И будут валяться обобранные трупы по улицам города Екатеринослава...