В деревнях и на околице (зарисовки)

[Наташа]

жопой чуял, там потом такое вылезло!)

[Наташа]

Краснолюд Аш Феликс Ентис
- Как есть, пропойца барон то наш! Я с утреца-то к нему в одном сапоге через весь лес, с самой опушки бежал про непотребство доложить, а он из опочивальни выходить, пузо поглаживает и хлещет зелье чародейное прямо из кувшина. А на кувшине руны колдунские начертаны, кажись XL. Я ему рассказ свой, а он гы-гы-гы, десять плетей тебе. Ещё глоток сделал и двадцать плетей прописал, а после третьего, так и тридцать... Ну, думаю, доки допьеть, так и срака у меня навпополам треснет от плетей. Слава Хозяйкам, прогнал меня взашей стражник евоный.

[Наташа]

Лучшие квенты. Радица( Соня Лезнер) ...Я сгребла пепел в ладонь, отчаянно надеясь проснуться. Не помогло. Лёгкий ветерок взметнул золу, унося её прочь, расслаивая в полёте на совсем уж незаметные крупинки.
Медленно поднявшись, я побрела по знакомым с детства проселкам, которые теперь больше напоминали зимнее поле. Только серое. Вместо снега- зола, вместо привычных домов и сараев -обгорелые колья, или и вовсе пустые ровные участки серого.
Слез уже не было, они остались где-то далеко позади, когда только пришли первые вести о том, что произошло на этом месте всего лишь неделю назад.
Из леса вернулись охотники. Громко переговариваясь, они обсуждали, что с каждым годом охотиться в здешних местах всё труднее и прочие вещи, которые принято говорить, когда хочешь привлечь внимание к своему несомненно тяжелому делу. Они не стали долго топтаться у околицы. Сгрузив свою добычу мяснику и кожевеннику, они направились к одному из них домой, дабы отдохнуть и рассказать наиболее любопытным селянам, как проходил их поход, разумеется изрядно приукрасив историю. В числе прочих к ним напросился мой отец, от него и узнала всё.
Ближе к закату один из охотников, самый юный, почувствовал недомогание. Пытался отшучиваться, мол перебрал малость, только вот никто из них еще не успел припасть к кружкам больше, чем на пару глотков. Парня отправили спать наверх, не прерывая остальных, которые только начали входить во вкус рассказа об охоте , уже откровенно привирая.
А позже парень спустился бледный, расталкивая собравшихся, протиснулся к старушке травнице и что-то показал на внутренней стороне запястья.
Отец заметил его случайно, но не насторожился, мало ли что нужно, может бессонница замучила. Травница подслеповато прищурилась, но, видимо, увиденное её не впечатлило. Парень несколько успокоился, спустил рукав, чтобы не напрягать никого и ушел спать окончательно. А через день в деревню пришла чума.
Улицы опустели. Из многих домов потянуло терпким запахом трав, с помощью которых пытались остановить заражение, прикладывая их к гноящимся и чернеющим по краям язвам. Стало тихо, как было только в год неурожая, когда у людей не хватало сил, чтобы шуметь. Теперь происходило нечто похожее, только иногда тишину нарушали крики бредящих, да тихий шепот молитв, идущий отовсюду.
Отец заболел одним из первых. Мать выгнала нас с маленьким братом мастерскую отца и запретила даже выглядывать на улицу. Она хотела оградить нас, только не помогло. Брат заболел на утро следующего дня, и слишком быстро умер, не намного опередив отца. Их сбросили в огромную яму за частоколом, вырытую ещё когда у селян хватало сил подумать о том, чтобы тела не достались трупоедам.
Мать подкосила новость о смерти отца и брата. у ямы она храбрилась, но до дома не дошла. Может пошла к кому из соседей, забыв о том, что кроме мужа и сына, у неё была дочь, а может спрыгнула в яму вслед за ними.
Отчётливо помню её последний взгляд, слезы, непонимание. Она будто не узнала меня...
Вот тогда пришёл ужас, до этого казалось, что всё как-нибудь обойдётся, но теперь мир словно сжимался вокруг, выталкивая из себя тех, кто окружал меня с самого рождения. Я пробовала молиться, пробовала звать, но ответа не было и в конце концов голос перестал меня слушаться. А слезы кончались.
Болезнь свирепствовала уже четыре дня, когда за воротами послышалось громкое ржание и нетерпеливый голос.
Незнакомый высокий человек спрыгнул с лошади и уверенно направился в сторону площади, вернее того, что так называлось в деревне. И начал говорить.
Отчаявшимся людям, многие из которых уже обнаружили у себя на теле предвестники будущих язв, слушали очень внимательно, потому что странный мужчина обещал исцеление.
Ему верили, да что ещё оставалось? Только, потом он начал говорить о способе, которым собирался изгнать болезнь. Мужчина убеждал, что, как вода смывает с тела грязь, так огонь сотрёт все следы чумы. Что уничтожить заразу можно только огнём, иначе она поглотит всю деревню и распространится дальше.
Во взглядах людей появилась надежда. Они всё смелее выкрикивали в поддержку странного пришельца.
А я не могла сдержать ужас.
Когда-то давно, дети из соседней деревни позвали прыгать через костер в преддверии праздника. Тогда это казалось невинной забавой, до тех пор, когда один из мальчиков, не отличавшийся особой ловкостью, прыгнул слишком низко, подпалив одежду. Ткань занялась, а мальчик, не зная, как избавиться от жжения, попытался стащить рубашку и заорал, когда с тканью потянул и собственную кожу. Кто-то из старших столкнул его в небольшую заводь и пламя погасло. Позже он хвастался оставшимися у него шрамами, демонстрируя их всем, кто не успевал сбежать.
Чума забрала его на вторые сутки. Но для меня огонь навсегда перестал быть чем-то безопасным. Только в печи и в горне он не представлял угрозы.
Но теперь пришлый предлагал войти в огонь. Целиком. Чтобы избавиться от болезни, да, но ведь не сможет заставить пламя не обжигать? Или сможет.
Я начала пятиться и чьи-то цепкие пальцы ухватили меня за плечо. Старуха, бабка нашего пекаря, всю речь незнакомца одобрительно кивала, задумавшись о чем-то и вот теперь выкрикнула.
Она не верила, что у жреца хватит силы на всех. Я было облегчённо выдохнула, но в следующую секунду застыла. Она предлагала первыми вести детей. Тех, у кого больше всего шансов очиститься.
К вечеру всё было готово: похоронены последние умершие, всех же остальных привели в старый сарай, пожертвованный одним из селян, ради избавления от мук. У того селянина начиналась последняя часть болезни, потому ему было уже нечего терять.
Внутрь поместились все, кто ещё оставался в деревне спустя эти пять долгих дней.
Большинство пошли сами, некоторых пришлось уговаривать или откровенно тащить, ведь если в деревне останется заражённый всё начнется по-новой и в этот раз ни у кого не останется сил на отчаянные меры вроде этой.
Жрец остался снаружи, готовясь к ритуалу. Многие старались обращались к богам или же к Хозяйкам Леса. Люди не верили, что они позволят мору разгуляться на земле. Молиться, когда тебя слышат было ужасно неудобно. Мать часто говорила, что это таинство общения, при котором никто не должен присутствовать. Разумеется, если просьба серьезная, а не какой-нибудь пустяк.
При воспоминании о ней в глазах защипало. Я уже проснулась вытереть их рукавом, как уловила резкий запах дыма, от занявшегося влажного дерева. Началось.

Дым поднимался вверх, скапливаясь у потолка, завиваясь в причудливые спирали. Все подняли головы, наблюдая, пытаясь уловить какой-то знак, не замечая, что в сарае становится всё жарче. Под подошвой хрустнула соломинка, другая, а после захрустело не переставая, но уже иначе. Огонь подбирался к неожиданной добыче. Все будто оцепенели, и лишь переводили взгляд с дыма на огонь и обратно под потолок. Пламя подбиралось. Наконец, кто-то, кто именно из-за дыма не получилось, набрался смелости, подошёл к огню и вошёл в него.
И закричал.
Выбежал обратно, но лишь поджигал всё новые и новые охапки соломы каждым своим движением.
Людям этого хватило. Тишина сменилась криками. Дети вторили женщинам в отчаянном визе, мужики ругались и пытались разгрести солому, чтобы протолкнуться к выходу. Но когда это удалось, они столкнулись с иной проблемой: двери были заперты и вышибить их не представлялось никакой возможности, ведь они должны были удерживать крупный скот.
А меж тем дым спускался всё ниже, отрезая каждого от остальных. Забирался в ноздри и сдавливали горло, не давая вздохнуть.
Кто-то упал, видимо потеряв сознание. Но большинство тратили последние остатки воздуха на брань, стоны и мольбы.
Они кричали, что жрец их обманул, просили сжалиться и отпустить.
Дышать становилось всё труднее и труднее. Ноги отказывались держать и пришлось опуститься на колени. Края сознания коснулась мысль, что так огонь быстрее до меня доберется.
Мысли потекли сами собой, цепляясь друг за друга и закручиваясь дымом. Летняя гроза и как мы с сыном пастуха пытались покормить Буренку, когда были совсем детьми. Что-то мы тогда сделали не так и она испугавшись, лягнула стену сарая так, что отошла доска и прыгнула на нас. Мы убегали, смеясь, а после придвинули отошедшую доску на место, чтобы никто не прознал про нашу шалость.
Доска отошла...
Доска...
Доска!
Я вскрикнула, тут же закашлялась. Попыталась встать, но там дым был ещё гуще и совсем не пропускал воздух.
Глаза подведи, фиксируя лишь отдельные всполохи где-то по сторонам.
Оставалось ползти примерно в том направлении, горячо молясь, чтобы доску не починили за столько лет и чтобы я успела добраться до неё раньше, чем огонь. Я не успела. Впереди на всю стену растянулось алое знамя, расшитое струйками дыма.
Но было и кое-что ещё. Заветная доска отвалилась и теперь в приеме можно было разглядеть кусочек такого манящего ночного неба.
Нужно было только пролезть туда, но проем был слишком узок. Но попытаться стоило.
Я схватилась за обгоревшие края соседних досок, пытаясь как-то раздвинуть их или разломать. Ладони взорвались острой болью, но на крик не хватало ни сил, ни воздуха. Доски затрещали и наконец поддались под моим весом. Я, не удержав равновесие, повалилась вперед и покатилась вниз по склону. А позади меня догорал сарай, огонь уже давно перекинулся на соседние дома. Но его некому было тушить.
Жреца тоже не было видно, похоже он предпочел не видеть своей ошибки или же наоборот на это и рассчитывал.
Жар от пылающих домов доходил даже до сюда. А вместе с ним ветер приносил запах дыма и ещё один. Смутно знакомый, похожий на жарящееся на открытом огне мясо.
Пришлось сесть и зажмуриться. Отрешиться получалось от всего: от рева пламени и жара. Но не от запаха. ,
Деревня полыхала всю ночь, лишь к утру догорающие остовы остудил зарядивший дождь. Я прошла мимо остатков такого знакомого для меня места, которое теперь представляло собой лишь бесформенную массу пепла и золы. Не знаю, чего искала, и искала ли что-то вообще.
Лёгкий ветерок разносил пепел по округе, словно плохие вести, о которых надо поведать всему миру. Хотелось собрать его в горсть и не отпускать. Держать, как ниточку связывающую с прошлым. Но не выходило.
Я и не заметила, как подошла к тому месту, где прежде находился злополучный сарай. Остановилась.
Тут и там виднелись небольшие холмики из пепла. Единственные курганы, которые они получили.
Прошло несколько дней. Я оплакивала своих близких. Нашла в провалившемся подполе запасы зерна, тем и питалась.
Холмик неподалеку от меня зашевелился и слегка осыпался. В голове красочной пеленой пронеслись мысли о тех существах, о которых рассказывали старики, когда хотели попугать молодежь.
Медленно отступая я отошла на несколько улиц. После, уже более спокойно побрела по направлению к соседней деревне.