пАдокаффские майсы или новояз и иудаизм
Любой бобруйский хасид объяснит вам, что ребе Бааль Шем Хаим не прожил положенных такому великому праведнику 120 лет по вине его младшего сына Йоны. Еще юношей сбежал он из дома и хоть и не крестился, и сумел выучиться на провизора, но связался с эсерами и даже вступил в их Боевую Организацию, где использовал приобретенные познания для изготовления смертоубийственных бомб.
Последний раз Йона был в доме своего отца, когда скрывался от жандармов. Только напрасно бобруйские хасиды радовались возвращению блудного сына своего ребе. Йона привез с собой специальный чемоданчик и тайно изготовлял бомбу для ликвидации начальника жандармского управления. Видимо близость великого мудреца подстегнула и мозги непутевого сына, и придумал он, как сделать бомбу еще более страшной силы, чем прежде. Сделал он все расчеты и увидел, что всего-то ему не хватает одного килограмма аммонала. Записал он результат на первом попавшемся листе, конечно по-русски и сокращенно - для конспирации. А первым попавшимся был титульный лист рукописи бобруйского меламеда Эяля бен Гура "О святости всего живого".
От проницательности ребе не скрылся преступный замысел младшего сына и в тот же день, обрезав свое сердце, Бобруйский ребе изгнал Йону из дома, проклял и поклялся никогда больше не упоминать его имени.
Когда Эяль бен Гур пришел узнать мнение ребе Бааль Шем Хаима о своей рукописи, то застал занемогшего от пережитого потрясения ребе. Верный ученик ребе Зеев-Дов бен Цви-Арье вынес меламеду его рукопись с непонятными значками, свидетельствующими для непосвященных лишь о том, что ребе из Бобруйска рукопись прочитал и отметил для себя что-то важное.
Через неделю, когда ребе начал вновь принимать посетителей, явился к нему Эяль бен Гур и вопрошал о значении "пяти нееврейских букв". Ребе Бааль Шем Хаим понял, конечно, чья рука начертала знаки, но поклявшись не упоминать имени падшего сына, лишь молча отворачивался. Несчастный меламед упросил Зеева-Дова бен Цви-Арье узнать мнение ребе о рукописи, но и ему ребе ничего не сказал.
- В общем так,- важно поведал тогда Зеев-Дов бен Цви-Арье приунывшему Эялю бен Гуру,- я не могу сказать точно, что подразумевают эти пять знаков, но находясь вблизи ребе много лет, решусь обозначить некий общий смысл.
- Ну же! - взмолился меламед.
- Наш ребе, да продлит Господь его лета, хотел сказать, что содержимое рукописи не представляется ему достаточно ценным, а сам ее создатель не обладает достаточной квалификацией и необходимыми качествами, чтобы высказываться по столь сложному вопросу.
С тех пор бобруйские хасиды, чтобы не обидеть автора неудачного текста, деликатно употребляют сокращение бомбиста Йоны - кг/ам.
Как-то раз один из учеников Бааль Шем Хаима спросил у бобруйского ребе:
- Почему Предвечный, да будет благословенно Его Имя, создал этот мир таким, каков он есть - с нищетой, ненавистью, погромами, завистью и жадностью? Почему Всевышний, Царь Вселенной, не создал весь мир таким же благолепным, как наша синагога? Я написал трактат о том, каким должен быть наш мир и почтительно прошу вас, ребе Бааль Шем Хаим, поскорее ознакомиться с этим плодом моих бессонных ночей и обратиться с молитвой к Справедливейшему из судей, чья Слава вечна, чтобы он изменил мир в соответствии с моими скромными рекомендациями.
Всю ночь читал бобруйский ребе объемный трактат. А когда пробился сквозь ставни первый свет, явился ученик и нетерпеливо начал:
- Ребе, я ждал всю ночь, но ничего в мире так и не изменилось! Почему же Милосердный и Всеблагий Господь...
Но ребе Бааль Шем Хаим прервал автора:
- Ниасилил.
Как-то раз, в пятницу, вместе с верным учеником Зеевом-Довом бен Цви-Арье возвращался ребе Бааль Шем Хаим в родной Бобруйск. Да вот беда - на железнодорожной станции, где они сошли с поезда - ни одного извозчика. Только стоит одна единственная телега, а рядом валяется мертвецки пьяный мужик.
Пытался Зеев-Дов бен Цви-Арье растолкать мужика, но как ни старался, так и не смог. А между тем солнце неумолимо продолжало свой путь, и до начала шаббата оставалось совсем немного времени - как раз доехать до Бобруйска.
- Садись в телегу! - приказал ребе Бааль Шем Хаим ученику.
А сам подошел к лошади, прошептал ей что-то на ухо и тоже взобрался на телегу. И лишь только устроился ребе рядом со своим учеником, лошадь рванула с места и понеслась.
- Что вы ей сказали, ребе? - спрашивал и спрашивал растерянный ученик, вцепившись в рукав парадного лапсердака своего учителя.
Но ребе Бааль Шем Хаим не отвечал.
- Это было каббалистическое заклинание на арамейском? - пытался угадать Зеев-Дов бен Цви-Арье, но ребе не произносил ни слова.
Вот уже показался в закатных лучах дом ребе, и взмолился снедаемый любопытством ученик:
- Ребе, если вы даже мне своему верному ученику не раскроете тайны заклинания, то это знание может, не дай Б-г, уйти из этого мира вместе с вами, хоть такие праведники, как вы и должны жить до 120 лет! Что вы сказали этой лошади, ребе?
Ребе Бааль Шем Хаим вздохнул и ответил Зееву-Дову бен Цви-Арье:
- В Бобруйск, жывотное!
"Ребе, почему в Торе совсем нет картинок?" - спросил как-то бобруйского ребе
Бааль Шем Хаима самый младший его ученик.
-Вот, что гласит об этом старинное бобруйское предание. Когда Моше Рабейну получил
Тору на горе Синай, Всевышний также даровал ему превосходный набор иллюстраций
к ней. Каждая картинка помещалась на отдельной каменной скрижали. Возвращаясь
назад, Моше попытался погрузить их на своего осла, но картинки оказались слишком
тяжелы и как он ни старался у него ничего не вышло. "Картинки не грузяццо, Господи!"
- возопил тогда Моше, и бросив скрижали спустился с горы налегке.
К бобруйскому ребе Бааль Шем Хаиму пришел как-то талмид-хахам и спросил:
- Ребе, я выучил всю Тору. Что мне теперь делать?
Бобруйский ребе недовольно поморщился, но кротко ответил:
- Учи весь ТАНАХ.
- Но я и ТАНАХ выучил,- гордо заявил юноша.
- Тогда учи Талмуд,- вздохнул ребе.
- Так я и Талмуд уже выучил,- самодовольно объявил талмид-хахам.- И Вавилонский, и Иерусалимский. Теперь-то что?
Ребе Бааль Шем Хаим поднял на юношу скорбный взгляд:
- Учи албанский!
Ответить с цитированием
