...15-го июля на арабском рынке в Иерусалиме, по окончании молитвы в соседнем мисгаде, взорвалась в толпе выходивших с молитвы заложенная боевиками Иргуна бомба. Восемь арабов были убиты, десятки ранены...

Утром 16-го июля пришли новости из Иерусалима. Во время работы в поле все обсуждали происшедшее, высказывали мнения, спорили. Я больше молчал. Еле дотянул до вечера, перед ужином бросился в барак. Как я и надеялся, Бенци был там, как всегда сидел один на кровати. Когда я вошел он писал что-то в своем блокноте. Он часто что-то писал, записывал. Из-за этой его привычки, копны курчавых волос и некоторой отстраненности, мы позвали его Поэтом.
Никаким поэтом он, конечно, не был. Хотя кем был – не знаю, он редко говорил о себе. Мы попали в кибуц почти одновременно, только я – прямо с корабля, только что прибыв в Эрец-Исраэль, а приехавший довольно давно Бенци пошел добровольцем. Мы подружились, много говорили, спорили. Он часто критиковал Гистадрут, Ваад, ругал их за нерешительность, излишнее увлечение социализмом. Он никогда не говорил так на общих собраниях, но зато на вечерних посиделках в узком кругу постоянно сворачивал разговор к интересующим его вопросам, спорил, забрасывал фактами, провоцировал. Я понемногу подпадал под влияние его обаяния и искусства вести дискуссию. Было ясно, что он очень много знает, больше многих старожилов кибуца. Именно поэтому я спешил найти его, узнав иерусалимские новости...

Бенци продолжал писать, хотя явно заметил меня. Через минуту закончил, убрал блокнот и карандаш в нагрудный карман рубашки, поднял на меня глаза. Под его спокойным взглядом я смешался, заготовленные слова гнева и обвинения вылетели из головы. Под его внимательным взглядом я неуверенно протянул:
- Ты уже в курсе?
- Конечно в курсе. Хорошо ребята поработали, верно?
Этого я не ожидал. Сама мысль об одобрении вчерашнего была мне недоступна. Я ждал, что он будет объяснять, искать виноватых...
- Тебя удивляет моя реакция? – он, как всегда, легко догадался о моих мыслях.
- Мы ведь уже говорили об этом. Я полностью поддерживаю политику нашей организации. Только так мы сможем заставить и арабов, и британцев воспринимать нас всерьез. Бояться нас...
- Организации? О чем ты?
- Иргун, Саша, Эцель. Это наши ребята подложили бомбу.
Это был шок. Мне и в голову не приходило, что Бенци один из них. Из террористов. Многие его слова становились теперь понятнее.
- Что ты здесь делаешь, в таком случае?
- Работаю. Работа у меня такая – глаза открывать, кому удается. Вас же оболванивают, молодых. Привозят, запихивают в кибуц на пару лет, работа-ужин-собрание-сон-работа, по выходным песни у костра. Никакого развития, никаких оригинальных мыслей, никакой лишней информации. Чем вы, свободные люди, отличаетесь от рабов на плантациях? Учат вас чему-нибудь, кроме иврита и земледелия?
Я хотел возразить, меня резанули и оскорбили его слова, но во многом он был прав. На Украине, работая в лагерях Га-Халуца, мы одновременно занимались в еврейской общине. Учили историю народа, традиции, немного Тору. Только сейчас я понял, как мне не хватало этого в кибуце.

- Хорошо, вернемся ко вчерашнему, – прервал его я, - Ты говорил о страхе. Зачем надо, чтобы нас боялись?
- Боятся – значит, уважают, Саша. Они должны научиться считаться с нами. Не только на мировом уровне, не только демаршей Вайцмана, как в 31-м, а бояться нас здесь, уважать нас и считаться с нами здесь, в Эрец-Исраэль.
- И чего вы добьетесь? Вас будут бояться, вас уже разыскивают англичане, да и наши с трудом терпят. Арабы нападают на евреев, вы нападаете на них... В результате мы потеряем моральное превосходство и поддержку британцев...
- Не смеши. Какое к черту моральное превосходство? Какое может быть моральное превосходство перед убийцами? Что оно дает? Возможность погибнуть во имя своих идеалов? В Торе что написано? "Акам леоргеха – ашкем леорго". Почему мы должны быть моральнее своих противников и гибнуть от их рук? Почему не убить их первыми?
- Британцы...
- Чушь! Никакие моральные принципы не изменят мнение о нас британского чиновника. То, что англичане якобы поддерживают сионизм – фикция, сказка. Есть отдельные идеалисты, которым мы еще и были удобны в свое время. Что дала Британии декларация Бальфура? Правильно, поддержку американских евреев во время войны. Ты пойми, Саша, рядовой британский чиновник не имеет никаких причин сочувствовать сионизму. Он служил в колониях, национальные движения ему не внове. Он привык действовать по своему усмотрению, а тут мы постоянно давим на него через его правительство. Он не знает еврейской истории, зато читал Протоколы. Он – продукт аристократического, строго иерархического индустриального общества, ему не понять наших идей труда и равенства. Для многих британцев мы все – агенты мировой революции, агенты большевиков. А теперь возьмем арабов. О них он все-таки что-нибудь да знает, будь то восточные сказки или летопись крестовых походов. Бедуины Хиджаза помогали британцам в войне, пусть незначительно на деле, но британцы чувствуют себя обязанными им. А наши соседи-феллахи для британцев – наследники султанов и пустынных бедуинов, красочные декорации к сказке о Палестине, об Иерусалиме. Шейх в кафийе, верхом на верблюде, лучше вписывается в их картину Палестины, нежели кибуцник в шортах и панаме. Даже когда этот шейх восстает против них – это в порядке вещей, как сипаи в свое время.
Так мы понемногу теряем нашу страну, Саша. Мы не подходим для британской картины, а наша злосчастная привычка молчать, соглашаться и быть благодарными приводит к тому, что с нами все меньше считаются. Комиссия Пиля предложила раздел – мы согласились, арабы нет. Как ты думаешь, кому будут сделаны уступки в следующей программе? Арабам, естественно.
- И что вы намерены делать? – слабо спросил я, ошеломленный его монологом.
- Заявить о себе. Заставить считаться с собой. Чтобы британцы поняли, что не могут игнорировать наши интересы, чтобы арабы боялись с нами связываться.
- Но почему нельзя без крови, почему нельзя договориться?
- С кем? С арабами? С врагом не договариваются с позиции слабого – это капитуляция, не договор. Они считают себя сильнее – надо доказать им, что это не так. Ты не забудь, что мы еще в относительно тихом месте живем. Эль-Анав – деревня уникальная по своему отношению к нам. И даже здесь у нас были убитые. Что же говорить про другие кибуцы, про смешанные города. В поле – с охраной, по улицам – с охраной. Так жить нельзя. Ваад рассчитывает, что британцы скоро наведут порядок и тогда политика непротивления нам зачтется. Ради этого они готовы жертвовать жизнями евреев. Мы же говорим, что остановим угрозу уже сейчас, как можно раньше. А отношение британцев к нам все равно не изменится к лучшему. Наоборот, надо заставить их увидеть в нас силу, угрозу даже, как они видят ее в арабах. С силой считаются – даже британцы...

Я молчал. Его уверенность в своей правоте, четкое и бескомпромиссное видение мира внушало уважение и пугало одновременно. Но больше пугало. Его доводы были разумны, но за ними крылась слепая и беспощадная вера, делящая мир на черное и белое. Я не был уверен, что готов присоединиться к нему, войти в этот мир, где все заранее поделены на друзей и врагов.
Бенци, по-видимому, понял мои колебания.
- Ты не пугайся, Саша. Мы не фанатики и не безумцы. Просто мы верим в действие, и любим думать своей головой, а не чужой. Я знаю, что и ты не хочешь слепо идти за кем-либо. Возможно, я был излишне агрессивен в своих доводах, со мной это бывает. Завтра пятница, ты занят вечером?
- Да нет, если миньян будет – помолюсь, поужинаю и свободен.
- Я тебя найду. Познакомлю тебя с одним человеком. Она сможет тебе лучше все объяснить...
- Она?
- Юдит. Это прозвище, понятно, сам понимаешь в честь кого. Она будет здесь завтра проездом. Только помалкивай об этом, прошу тебя. Ей не нужна лишняя известность.
- Хорошо, Бенци. Не обещаю, что присоединюсь к вам, но послушать еще хотел бы. Ты прав – это нужно знать. И сдавать вас не буду...
- Надеюсь. Мы еще ни разу не были вынуждены казнить предателей, не хотелось бы начинать сейчас, - он негромко рассмеялся, давая понять, что шутит.
- До завтра, Саша...