Мой рассказик. Длиный довольно-таки.
Спасибо Кириллу и Мефодию за предоставление буковок.
Осторожно, там их (буковок) очень много!
Инопланетные хроники. "Нарисовавший воду".Полная версия. [26 Ноя, 2003|12:19]
Заметил, что все мои друзья, по большему счету, самостоятельные, агрессивные, активные экстраверты. Мы не сбиваемся крепкими стайками. Большинство из нас занимают слишком много места в ментальном пространстве, чтобы образовать хотя бы устойчивую пару. Наши траектории пересекаются редко и ненадолго.
Мы независимы.
Мы тираничны.
Поэтому нам так тяжело удается найти кого-то, кто смог бы бежать рядом с нами, не отставая (мы не любим тащить кого-то на буксире) и не вырываясь вперед (нам часто унизительно ощущать себя вечно вторыми).
Мы закованы в нами-же из себя самих созданный доспех.
Мы сильны.
Мы привыкли сражаться и побеждать.
Нам ласкают слух боевой клич и звук рога - сигнал к наступлению.
Наши цвета - цвета металлов, крови, чернил...
Мы фанатики, ученые, философы. Мы карабкаемся вверх, цепляясь за слова.
.......
Это мы. Но есть и другие, чье существование прерывисто и ненадежно. Я вижу их молочно белые или нежно розовые, иногда лиловые или светло-голубые тельца с тончайшей кожей, беззащитной перед солнечным светом и лезвиями моих пальцев.
Они пугливы.
Они ранимы.
Они сбиваются в трепещущие стайки, и ласкают, и гладят, и целуют друг друга, чтобы вместе забыть о том, как бренно их цветочное существование.
Они наивны.
Они инфантильны.
Они не любят никого, кроме себя. Как и мы. Но наш эгоизм от одиночества силы, а их от страха и слабости.
Не смотря на то, что они любят лишь себя, это не мешает им заботится и лелеять друг друга. Онин из них, я видел, нарисовал солнышки и цветики на песке, и все сбежались, восхваляя его и целуя. Возбужденный их вниманием он нарисовал воздушный шарик, и все снова кинулись чествовать его. Я видела слезы в их прекрасных глазах. В экстазе, они рисовали похожие солнышки и тучки, а так же пчелок над цветками. И тогда уж пришла очередь первого из них плакать от умиления и гладить других по животикам. Они были столь напосредственны в своем восторге и казались столь искренними, что в мое сердце закралось что то, похожее на зависть... Или на любовь.
Да, я завидовал этим ущербным существам, неудачникам, которые не в состоянии карабкаться вверх, поэтому бредут, нарезая круг за кругом, в тщетном усилии обрести покой. Я завидовал существам, не знающим, как прекрасна борьба за жизнь и истину, это титаническое сосредоточие воли в напряженном усилии всех мышц и сухожилий. Я завидовал уродцам, чьи члены не обвивают, как мои, надежные жгуты и пласины экзоскелета.
Я теперь подолгу следил из засады, как эти "другие" играют и нежаться, сбившись в небольшие стайки.
Я завидовал их поцелуям, ведь кроме моей матери, никто никогда не целовал меня. Я завидовал их восторгам по поводу каждого, самого дурацкого и незначительного произведения другого. И даже зная о том, что вызваны эти экстазы всего лишь корыстным желанием ответного внимания, я не мог заставить себя не завидовать.
В конце концов, приняв обличие не столь пугающее, и согнувшись почти втрое, я подполз к месту их обитания. Испугавшись моей силы и боевой раскраски моего панциря, "другие" затихли. Но потом, робко и вроде неохотно, они возобновили свои обычные дела. Какой-то "другой" принялся чертить на земле волнистые линии, долженствующие изображать воду. Все остальные "другие" уже бежали, чтобы обтискать и облобызать художника. Я, стараясь не толкнуть и не поранить никого из этих воздушных существ, нарисовал поверх воды прекрасный, смертоносный эсминец, очень точно отметив все огневые точки, местонахождение атомного реактора и сверху дополнил картину необходимыми пояснениями...
Тот другой, который нарисовал воду, сперва уставился на мой "ответ", а после закрыл глаза руками, в то время, как все остальные, горестно стеная носились вокруг него, стараясь утешить. Нарисовавший воду, видя, что все пытаются утешить его, упал на землю и начал плакать и голосить хотя мне показалось, что сперва его даже обрадовал и заинтересовал мой рисунок...
Признание в "нашем" обществе не дается легко, и завоевывается ценой тяжкого труда, бессонных ночей, пролитой крови а иногда, бывали случаи, стоит и жизни. Мысль о том, что слава и почести могут воздаваться запростотак, потому что это приятно, или даже просто в ожидании ответного признания, с трудом укладывается в моем сознании. Среди "нас" тот факт, что кто-то признал мои заслуги вовсе не означает, что я соглашусь признать его. Это естественно, ведь финальная судьба спорного изобретения или открытия (а рациональность большинства изобретений и открытий всегда спорна) решается поединком изобретателя (первооткрывателя) с его главным оппонентом.
Поединок проходит в специально оборудованных помещениях - конфененцзалах. О! Я помню тот жуткий миг, когда впервые спустился с верхних уровней конференцзала на арену, и, перепрыгнув через ограждение (символическое - просто древний, ставший уже непонятным, обычай), ступил на стальную поверхность, где до меня защищались мои кумиры - ученые и философы.
Бесстрашно я встретил своего оппонента, и все во мне пело, когда я сцепился с ним в клинче, сминая его броню, разрывая тросы из плазметалла, видя, как первая кровь из поврежденного тела обагряет лезвия моих легированных перчаток. Я знал, что правда за мной и поэтому сражался яростно. Что же до моего противника, то он явно был сильно деморализован моими теоретическими выкладками и демонстрацией опытной модели, поэтому сражался хоть и профессионально (все же доктор наук!), но без души, и быстро пошел на отступление.
Не всегда изобретение, защищенное в конференцзале, оказывалось действительно эффективным. Изобретение снимали с поточного производства, но изобретателя не убивали. Почему? Этого я сам до конца понять не могу.
В тот момент, когда я, с трудом разжав свои обьятия уронил на руки служителей тело оппонента, из зала послышались выкрики. Я поднял лицо.
Из сектора оппонентов вставала новая фигура и решительно направлялась к рингу.
Это был мой друг.
Всего на поколение старше меня, он уже прославился как прекрасный ученый-философ и непобедимый боец. Знал я его давно. Еще с университета, где сидя в последнем ряду конференцзала, я аплодировал ему, окровавленными руками принимающему свидетельство о защите дисертации. после мы работали в смежных областях, и довольно часто встречались на конференциях. Чаще всего получалось, что мы находились в одном лагере.
И вот теперь он, отражая свет пластинами доспеха спускался ко мне...
Нетрудно было догадаться, что означает его поступок - ОН НАШЕЛ ОШИБКУ!
Неужели мой друг нашел просчет в стройных рядах моих рассуждений. Я знал его давно, и был большого мнения о его способностях. Его не любил никто, многие боялись, но почти все признавали.
Я растерялся. Мысль о допущеной ошибке захватила все мое сознание и я начал бой неудачно, сбившись с дыхания и не находя правильного ритма для ударов.
Удары же моего друга каждый раз заставляли мой позвоночник вибрировать. Мышцы, даже поддерживаемые экзоскелетом и натренированные в учебных поединках и спортзале, превращались в лохмотья. Я пропустил удар хвостом, пришедший ниже ребер. Пластины смялись, врезаясь в тело, круша кости и разрывая плоть.
Я попытался закрыться от апперкота, но вместе с защитой был просто отброшен через всю арену. Подняться я уже не смог. Все, на что меня хватило - это самостоятельно принять позу побежденного.
А мой друг незамедлил перескочить через ограждение, туда, где на стэнде стояла Модель. Продукт нескольких лет исследований и работы.
Выпустив тонкие манипуляторы он разломил модель пополам, и лазерным лучем указал на одно из нейросочленений Модели. Огромные экраны на стенах конфернцзала показали увеличенную картину. Мониторы каждого из присутствующий демонстрировали расчеты Ошибки, произведенные моим другом... Когда он успел.
Это была уже вторая мысль. Первая же была: Ошибка!
Я не потерял сознание, не впал в состояние шока. В отделении реанимации, где я провел следующие полмесяца, я был радостен.
Моему другу я благодарен дважды. Во-первых, он нашел Ошибку и привел красивое доказательство своей правоты. А во-вторых... А во вторых, благодаря его поступку, мне открылась великая философская истина - Нет ничего ценнее истины. Даже дружба.
И вот сейчас я, почти распластвашись по земле, смотрел, как колония Других суетилась вокруг нарисовавшего воду, разыгрывая целую драму утешения. Они обнимали его, сами дрожа и рыдая, облепляя каждый миллиметр его тела. Те, кому не хватило места, чтобы обнять, носились вокруг, заламывая рученки и хватаясь за головы. Если при этом они сталкивались, то начиналось что-то вроде нового центра кристаллизации - сцепившись, они начинали жалеть и утешать друг друга, постепенно вовлекая в свою кучку новых участников.
От их постоянного метания у меня перед глазами плыли разноцветные стенающие пятна, голова от неудобного сидения подкруживалась, ноги затекли и я уже с трудом сдерживал себя, чтобы не вскочить. Нужно было как-то вызвать этих существ на контакт, пока инстинкт не взял верх над моей волей, и я еще в состоянии контролировать требующие движения мышцы.
Я стер нарисованный мною красавец эсминец, а вместо этого нарисовал им кружок над волнистыми линиями. Так, по моим наблюдениям, трепетные "Другие" рисовали солнышко. Я даже нарисовал ему улыбку и глазки, хотя эта странная персонификация обычного скопления расскаленного газа казалась абсурдной.
Ближайщий к рисунку другой, исступленно рыдавший сидя на песке, вытер слезы, и посмотрел на рисунок. Чтобы не спугнуть его, я постарался стать еще ниже, терпя боль в суставах и мышцах. Этот розовый большеглазый мешочек, с грязными потеками от слез на мордочке, смотрел то на мой рисунок, то на меня. Постепенно один за другим пухленькие тельца его сородичей выпадали из психующего хоровода и присоединялись к анализу моего рисунка. Довольно быстро над песчанной площадкой воцарилась тишина.
К тому времени кровь уже довольно сильно шумела у меня в ушах, а перед глазами кружились теперь черные точки, признак начавшегося кислородного голодания.
Вздрагивающие и печально хлопающие глазами создания столпились полукругом, как в конференцзале, разглядывая то меня, то накорябанную мною каракулю. Они явно раздумывали, как быть.
Я ждал оппонента.
В конце концов сиреневый, может даже тот самый, что нарисовал воду, выступил вперед, наступив на рисунок, и решительно поджав мизерные пухленькие губки подошел вплотную к моему лицу. Теплый прелый запах ударил мне в ноздри. Запах был очень животным, совсем не подобающий запах для высокоцивилизованного существа.
Сиреневый серьезно, и, казалось, даже угрожающе посмотрел мне в левый глаз, после погладил меня по щеке.
Опонент! Есть контакт. Они выдвинули против меня оппонента! Общение возможно и я этого добился. Покой и радость разливались по каждому участку тела, даже боль отступила. А за сиреневым уже семенили другие, все смелее и смелее. Они обступили меня и я чувствовал их поглаживания, поцелуи и объятья.
Я блаженствовал от осознания собственной победы. Боли я уже совсем не чувствовал, видимо тело постепенно привыкало к новой позе, но черные точки, перед глазами превратились в круги, напоминая мне о чем то... о чем то вроде бы важном.
Ах да, о том, что кислород не попадает в мозг. Странно. Даже в такой неудобной позе, в которой я нахожусь, такой эффект не возможен.
А что так действует? Угарный газ. Цианид. Яд!
Яд откуда? Да с тонких хрупких лапок!
Это ринг! Только вместо честных лезвий и напряжения мускулов - предательская отрава, ингибирующая метаболизм кислорода! Только опонент не один, их сотня с чем-то маленьких ядовитых мешков с соплями!!! Только вот без боя я не признаю своею неправоту!
Тело подчинилось со скрипом, без всякого энтузиазма - но все же подчинилось. Я встал, с тревогой думая о том, что свет я различаю все хуже. По логическим прикидкам мне оставалось минуты две отсилы. Я ударил наотмашь, в самую гущу этого живого желе, доказывая свою правоту. "Другой", попавший под мой удар взорвался, как наполненый водой пакет. В них, оказывается, почти нет костей. Я ударил снова. И еще раз, нанизывая грозди этих большеглазых слизней на лезвия перчатки. Из неоткуда вырастали трибуны конференцзала, мониторы, традиционная ограда ринга, свет тух, силы кончались, но мне надо было выйти победителем, потому что отдать победу этому оппоненту было бы ОШИБКОЙ. И я бил, и бил, и бил, чувствуя тепло чужой крови на немеющих конечностях, понимая, что увеличиваю дозу проникающего в организм яда с каждым попаданием. Некоторые другие побежали. Я уже не различал их окраски, я догонял их и давил ногами, уже не чувствуя самих ног, не чувствуя расползающейся под ними плоти.
Я победил, по крайней мере, я услышал, как моя сторона конференцзала апплодировала, когда я, пошатнувшись, начал падать ничком на черный песок.
__________________________________
Послесловье "на любителя". Типа тем, кому охота Хэппи Энда.
Я очнулся в реанимационном коконе, под кожей засели десятки иголок, тысячи датчиков присосались к коже. Надо мною склонился свой! По его золотистому экзоскелету я опознал моего друга. Со зрением творилось что-то странное - на обычную, хоть и не в фокусе, картинку накладывалась еще одна, отображающая, исходя из моих знаний физиологии, тепловую карту окружающей среды. Я видел полосы тепла на месте основных сосудов друга, и одно большое яркое пятно с четкими очертаниями - сердце. Еще я понял, что по большей части парализован.
- Он пришел в себя! Господа, есть шанс, начинайте.
За спиной послышались торопливые шаги и заметались тепловые тени. А друг обратился ко мне, одновременно вводя какие-то данные в компьютер реанимационного кокона.
- Мы попытаемся спасти тебе жизнь, посредством введения некоторых мутаций в твой организм. Если у нас не выйдет, это даже не ухудшит твоего состояния. Потому что в противном случае ты обречен. Твоя кровь быстро меняет свой pH-фактор в сторону закисления. Преостановить хемоацидурию мы не в состоянии. Постоянное переливание крови уже не помогает. Все, что мы можем попытаться сделать, изменить твое тело - чтобы оно приняло эту кровь. Это сложно, но мы попробуем. Я защитил сегодня этот проэкт. Хотя я сам еще не уверен до конца...
Он говорил еще что-то, торопливо и громко, явно волнуясь, но на меня накатила волна усталости, которую я не смог преодолеть. Я закрыл глаза.
Через год упорной работы Чужой, так прозванный за открытие контакта с "Другими", вышел из реанимации. Парадоксальное сочетание страшного яда "других", в комплексе с множественными генетическими изменениями превратили его в существо стоящее на порядок выше на лестнице эволюционного выживания. Он стал практически неуязвим для всех видов органических токсинов, потому что его кровь, выражающая явные кислотные свойства влияла на полную и мгновенную денатурацию всей органики, а после окисляла остатки до H2O и CO2. Срок жизни увеличился почти в четыре раза, в шесть раз снизилось потребление кислорода. Проэкт был защищен, как космическая долгосрочная программа.
Через два года процесс преобразования был проведен над группой добровольцев в количестве пяти своих.
Через пятьдесят лет группа естествоиспытателей-Чужих отправилась покорять космос.
Через тысячу земных лет в космосе встретились Человек и Чужой.
