— Ну, палач, делай свое дело, — проговорил Атос.
— Охотно, ваша милость, — сказал палач, — ибо я добрый католик и твердо убежден, что поступаю справедливо, исполняя мою обязанность по отношению к этой женщине.
— Хорошо.
Атос подошел к миледи.
— Я прощаю вам, — сказал он, — все зло, которое вы мне причинили. Я прощаю вам мою разбитую жизнь, прощаю вам мою утраченную честь, мою поруганную любовь и мою душу, навеки погубленную тем отчаянием, в которое вы меня повергли! Умрите с миром!
Лорд Винтер тоже подошел к ней.
— Я вам прощаю, — сказал он, — отравление моего брата и убийство его светлости лорда Бекингэма, я вам прощаю смерть бедного Фельтона, я вам прощаю ваши покушения на мою жизнь! Умрите с миром!
— А я, — сказал д'Артаньян, — прошу простить меня, сударыня, за то, что я недостойным дворянина обманом вызвал ваш гнев. Сам я прощаю вам убийство моей несчастной возлюбленной и вашу жестокую месть, я вас прощаю и оплакиваю вашу участь! Умрите с миром!
— I am lost! — прошептала по английски миледи. — I must die! — И она без чьей либо помощи встала и окинула все вокруг себя одним из тех пронзительных взглядов, которые, казалось, возгорались, как пламя.
Она ничего не увидела.
Она прислушалась, но ничего не уловила.
Подле нее не было никого, кроме ее врагов.
— Где я умру? — спросила она.
— На том берегу, — ответил палач.
Он посадил ее в лодку, и, когда он сам занес туда ногу, Атос протянул ему мешок с золотом.
— Возьмите, — сказал он, — вот вам плата за исполнение приговора. Пусть все знают, что мы действуем как судьи.
— Хорошо, — ответил палач. — А теперь пусть эта женщина тоже знает, что я исполняю не свое ремесло, а свой долг.
И он швырнул золото в реку.
Лодка отчалила и поплыла к левому берегу, увозя преступницу и палача.
Все прочие остались на правом берегу и опустились на колени.
Лодка медленно скользила вдоль каната для парома, озаряемая отражением бледного облака, нависавшего над водой. Видно было, как она пристала к другому берегу; фигуры палача и миледи черными силуэтами вырисовывались на фоне багрового неба.
Во время переправы миледи удалось распутать веревку, которой были связаны ее ноги; когда лодка достигла берега, миледи легким движением прыгнула на землю и пустилась бежать.
Но земля была влажная; поднявшись на откос, миледи поскользнулась и упала на колени.
Суеверная мысль поразила ее: она решила, что небо отказывает ей в помощи, и застыла в том положении, в каком была, склонив голову и сложив руки.

***

Когда палач уже занёс меч над головой затрепетавшей женщины, вокруг неожиданно сгустилась тьма. «Она воистину исчадие ада! Или продала душу дьяволу и её повелитель идёт ей на выручку!» — подумал палач. Вдруг прямо в воздухе засветился круг и из него появились двое.
— Опять не то… — разочарованно протянул первый, плотный, коренастый мужчина, в чёрной, с серебряной отделкой одежде.
Его одетый в меховую безрукавку и загорелый спутник попытался его утешить.
— Не расстраивайся, может завтра повезёт…
Тут они заметили палача и его жертву, замерших на берегу реки.
— Это что тут у нас такое? — поинтересовался первый пришелец.
— Зачем такой красивый кызым портишь? — спросил второй, аккуратно вынимая меч из ослабевших рук палача.
— Посмотрим, что тут у нас… — пробормотал первый, приподнимая лицо миледи и вглядываясь в глаза. — Так, яды, интриги, оу… Очень хорошо! Воистину, нет худа без добра! Забирай её, Субудай!
Коротко кивнув, его компаньон схватил в охапку многострадальную женщину и скрылся с ней в сияющем круге.
— А ты — будь здоров! — сказал первый и хлопнув палача по плечу, шагнул к кругу.
— А-ва-ва… — залепетал палач.
— Чего тебе ещё? Ладно, только не ной!
Обладатель чёрного камзола пошевелил пальцами, пробормотал что-то про иллюзии и шагнул в круг. А в глазах палача свет померк окончательно.
Моргнув, палач увидел, что его жертва по-прежнему стоит перед ним на коленях, а в руках у него меч. «Показалось!» — радостно подумал он и резко опустил клинок.

***

Тогда с другого берега увидели, как палач медленно поднял обе руки; в лунном свете блеснуло лезвие его широкого меча, и руки опустились; послышался свист меча и крик жертвы, затем обезглавленное тело повалилось под ударом.
Палач отстегнул свой красный плащ, разостлал его на земле, положил на него тело, бросил туда же голову, связал плащ концами, взвалил его на плечо и опять вошел в лодку.
Выехав на середину реки, он остановил лодку и, подняв над водой свою ношу, крикнул громким голосом:
— Да свершится правосудие божие!
И он опустил труп в глубину вод, которые тотчас сомкнулись над ним…
Три дня спустя четыре мушкетера вернулись в Париж; они не просрочили своего отпуска и в тот же вечер сделали обычный визит г ну де Тревилю.
— Ну что, господа, — спросил их храбрый капитан, — хорошо вы веселились, пока были в отлучке?
— Бесподобно! — ответил Атос за себя и за товарищей.